Я только что прочел новую драму Л.
Толстого и не могу прийти в себя от
ужаса... Неужели наш народ таков, каким
изображает его Л. Толстой?.. Стоит
подумать еще и о том, как отзовется
такое публичное представление русского
сельского быта у иностранцев и за
границей, где вся печать, дышащая
злобою против России, хватается жадно
за всякое у нас явление и раздувает
иногда ничтожные или вымышленные
факты в целую картину русского
безобразия. Вот, скажут, как сами
русские изображают быт своего народа!
К. Победоносцев -- Александру III
18 февраля 1887 года
Юными надменными глазами
глядя на билет, как на пустой,
держит по истории экзамен
граф Лев Николаевич Толстой.
Знаменит он -- едок и задирист --
только тем, что граф и вертопрах,
тем, что у него орловский выезд,
тем, что у него шинель в бобрах.
Граф молчит, угрюмый, диковатый,
как волчонок, худ, большеголов,
ну а перед ним дундуковатый
враг его -- профессор Иванов.
Зависть к титулованным запрятав,
он от желчи собственной прокис.
Мерзок дундукизм аристократов,
но страшней плебейский дундукизм.
А от графа запахом дворянским
хлещет раздражающе, остро:
чуть одеколоном, чуть шампанским,
лошадьми, пожалуй, даже "trop".
Иванов бы сам хотел так пахнуть
и, за это тайно разъярен,
"Нуте-с, что же вам подскажет память?" --
графа сладко спрашивает он.
На лице плебействует сиянье --
ни полслова граф не произнес.
"Изложить великие деянья
Николая Первого" -- вопрос.
Скучно повторять за трепачами.
Скучно говорить наоборот.
Пожимает граф Толстой плечами
и другой билет себе берет.
Но билеты -- словно осмеянье.
Как их можно принимать всерьез?
"Изложить великие деянья
Анны Иоанновны" -- вопрос.
Кто вы, составители билетов,
если, пряча столькое в тени,
о деяньях просите ответов,
а о злодеяниях -- ни-ни?
Припомадят время и припудрят
и несут велеречивый вздор.
Кто сейчас историк -- Пимен мудрый
или же придворный куафер?
Как Катюшу Маслову, Россию,
разведя красивое вранье,
лживые историки растлили --
господа Нехлюдовы ее.
Но не отвернула лик фортуна, -
мы под сенью Пушкина росли.
Слава богу, есть литература --
лучшая история Руси.
Шмыгает профессор мокроносо.
"Нуте-с, не пора ли, граф, начать?"
Граф Толстой выходит. На вопросы
граф Толстой не хочет отвечать.
И профессор нуль ему как выдаст!
Долго ждал счастливой той поры:
на тебе за твой орловский выезд,
на тебе за все твои бобры.
Нуль Толстому! Выискался гений!
Нуль Толстому! Жирный! Вуаля!
Тем, кто выше всяких измерений,
нуль поставить -- праздник для нуля.
А Толстой по улицам гуляет,
отпустив орловский выезд свой,
а Толстой штиблетами гоняет
тополиный пух на мостовой.
Будут еще слава и доносы,
будут и от церкви отлучать.
Но настанет время -- на вопросы
граф Толстой захочет отвечать!
А пьянчужка в драной бабьей кофте
вслед ему грозится кулаком:
"Мы еще тебя, графьеныш, к ногтю".
Эх, дурила, знал бы ты -- о ком...
Лучшие из русского дворянства --
фрак ни на одном не мешковат! --
лишь играли в пьянство-дуэлянство,
тонко соблюдая машкерад.
Были те повесы и кутилы
мудрецы в тиши библиотек.
Были в двадцать лет не инфантильны --
это вам не следующий век!
Мужиком никто не притворялся,
и, целуя бледный луч клинка,
лучшие из русского дворянства,
шли на эшафот за мужика.
До сих пор над русскими полями
в заржавелый колокол небес
ветер бьет нетленными телами
дерзостных повешенных повес.
Вы не дорожили головою,
и за доблесть вечный вам почет.
Это вашей кровью голубою
наша Волга-матушка течет!
И за ваше гордое буянство --
вам, любившим тройки и цыган,
лучшие из русского дворянства, -
слава от рабочих и крестьян!
Евгений Евтушенко
Толстого и не могу прийти в себя от
ужаса... Неужели наш народ таков, каким
изображает его Л. Толстой?.. Стоит
подумать еще и о том, как отзовется
такое публичное представление русского
сельского быта у иностранцев и за
границей, где вся печать, дышащая
злобою против России, хватается жадно
за всякое у нас явление и раздувает
иногда ничтожные или вымышленные
факты в целую картину русского
безобразия. Вот, скажут, как сами
русские изображают быт своего народа!
К. Победоносцев -- Александру III
18 февраля 1887 года
Юными надменными глазами
глядя на билет, как на пустой,
держит по истории экзамен
граф Лев Николаевич Толстой.
Знаменит он -- едок и задирист --
только тем, что граф и вертопрах,
тем, что у него орловский выезд,
тем, что у него шинель в бобрах.
Граф молчит, угрюмый, диковатый,
как волчонок, худ, большеголов,
ну а перед ним дундуковатый
враг его -- профессор Иванов.
Зависть к титулованным запрятав,
он от желчи собственной прокис.
Мерзок дундукизм аристократов,
но страшней плебейский дундукизм.
А от графа запахом дворянским
хлещет раздражающе, остро:
чуть одеколоном, чуть шампанским,
лошадьми, пожалуй, даже "trop".
Иванов бы сам хотел так пахнуть
и, за это тайно разъярен,
"Нуте-с, что же вам подскажет память?" --
графа сладко спрашивает он.
На лице плебействует сиянье --
ни полслова граф не произнес.
"Изложить великие деянья
Николая Первого" -- вопрос.
Скучно повторять за трепачами.
Скучно говорить наоборот.
Пожимает граф Толстой плечами
и другой билет себе берет.
Но билеты -- словно осмеянье.
Как их можно принимать всерьез?
"Изложить великие деянья
Анны Иоанновны" -- вопрос.
Кто вы, составители билетов,
если, пряча столькое в тени,
о деяньях просите ответов,
а о злодеяниях -- ни-ни?
Припомадят время и припудрят
и несут велеречивый вздор.
Кто сейчас историк -- Пимен мудрый
или же придворный куафер?
Как Катюшу Маслову, Россию,
разведя красивое вранье,
лживые историки растлили --
господа Нехлюдовы ее.
Но не отвернула лик фортуна, -
мы под сенью Пушкина росли.
Слава богу, есть литература --
лучшая история Руси.
Шмыгает профессор мокроносо.
"Нуте-с, не пора ли, граф, начать?"
Граф Толстой выходит. На вопросы
граф Толстой не хочет отвечать.
И профессор нуль ему как выдаст!
Долго ждал счастливой той поры:
на тебе за твой орловский выезд,
на тебе за все твои бобры.
Нуль Толстому! Выискался гений!
Нуль Толстому! Жирный! Вуаля!
Тем, кто выше всяких измерений,
нуль поставить -- праздник для нуля.
А Толстой по улицам гуляет,
отпустив орловский выезд свой,
а Толстой штиблетами гоняет
тополиный пух на мостовой.
Будут еще слава и доносы,
будут и от церкви отлучать.
Но настанет время -- на вопросы
граф Толстой захочет отвечать!
А пьянчужка в драной бабьей кофте
вслед ему грозится кулаком:
"Мы еще тебя, графьеныш, к ногтю".
Эх, дурила, знал бы ты -- о ком...
Лучшие из русского дворянства --
фрак ни на одном не мешковат! --
лишь играли в пьянство-дуэлянство,
тонко соблюдая машкерад.
Были те повесы и кутилы
мудрецы в тиши библиотек.
Были в двадцать лет не инфантильны --
это вам не следующий век!
Мужиком никто не притворялся,
и, целуя бледный луч клинка,
лучшие из русского дворянства,
шли на эшафот за мужика.
До сих пор над русскими полями
в заржавелый колокол небес
ветер бьет нетленными телами
дерзостных повешенных повес.
Вы не дорожили головою,
и за доблесть вечный вам почет.
Это вашей кровью голубою
наша Волга-матушка течет!
И за ваше гордое буянство --
вам, любившим тройки и цыган,
лучшие из русского дворянства, -
слава от рабочих и крестьян!
Евгений Евтушенко